В последнее время, когда поднимается вопрос о патриотическом, нравственном воспитании молодежи, его часто связывают с «разрывом времен», с ослаблением исторической преемственности. Пожалую, это так, я согласен. Но вот то, что этот «разрыв времен» чаще всего соотносят непосредственно с утратой некоторых памятников старины, памятников православной культуры – это у меня не то что протест, но какое-то чувство неловкости, чувство стыда вызывает. Нет, я вовсе не с безразличием отношусь к реликвиям, наоборот: с благоговением прохожу я по улицам Таллина и Старой Риги, по так мало сохранившимся теперь старинным московским улицам, разглядываю богатейшую, но сокращающуюся год от года коллекцию деревянных резных наличников в родном городе, и со щемящей тоской сожалею, что не осталось у нас в Куйбышеве даже следов детинца Самарского городка, четыре века назад положившего начало городу. Но…
Прошлого уже не вернешь. То, что разрушено – разрушено. И разрушенное – невозвратимо. Например, когда я читаю статьи, призывающие к восстановлению Сухаревской башни, я с печалью в душе думаю, что после завершения работ к сооружению необходимо прикрепить табличку: «Макет в натуральную величину». И если через пару веков этот макет и приобретет историческую ценность, то только как свидетельство нашего нынешнего времени, как отголосок наших метаний, нашего, может быть, сумбурного стремления искупить ощутимую, но еще не осмысленную вину перед прошлым.
Есть и другая сторона. Ни в какое время людям не удавалось, да и не будет, видимо, удаваться сохранить в неприкосновенности то, что унаследовано. Даже два, и три, и четыре тысячелетия назад разбирались одни храмы, чтобы использовать материал при строительстве других. Земля все же не музей, а место обитания, и то, что им досталось, люди вынуждены приспосабливать к своей текущей жизни, находить место в ней для унаследованного. А то, чему места не нашлось, уходило в небытие, иногда оставляя следы, которые мы сейчас изучаем или еще позже найдут и будут исследовать наши потомки, а иногда и бесследно.
И с этим надо считаться. Потому что и мы не можем сохранить всего, а можем сохранить только то, что можем? А что мы можем? Вот с этим бы нам разобраться.
Во-первых, вопрос экономический. Наша страна – богатая. Но и актуальных, необходимых для нынешней жизни потребностей у нас – хоть отбавляй. Поэтому бюджет наш на охрану памятников прошлого ограничен, на все его не растянешь. Надо просто разумно им распорядиться, не разбрасывать по крохам во все уголки, из которых на нас со слезами смотрит история. Не поможем мы ей крохами. Наш долг – отреставрировать, привести в устойчивое ко времени состояние то, на что у нас хватит сил. То, что мы сможем поддерживать в жизнеспособных формах и использовать во благо живущим. То, что мы хотим донести до потомков. Потомки-то тоже, видимо, будут несогласны с нашим выбором, но у них не спросишь.
И в этом свете начавшаяся недавно кампания бережного отношения к историческим названиям, восстановления старых имен – это очень правильно. Хоть названия-то сохранить, в них донести голос прошлого – это ведь экономически нам ничего не стоит. И возвращение прежних имен – это хоть и затраты, но разовые затраты, а историческая ценность, видимо, все-таки несоизмеримо выше.
А вот что касается возведения копий полностью исчезнувших сооружений – это, по-моему, лишнее. Макеты эти и потомки возвести смогут, когда страна будет побогаче на этот счет. Документация – что для нас, что для них – имеет одинаковый смысл. Может, когда-нибудь соберутся энтузиасты и поострят утраченные нами или до нас кА здания по древней технологии, со старинной техникой, из соответствующих материалов. И это будет ближе к истории, чем наши макеты.
Для нас же важно сохранить то, что можем еще сохранить. А вот как относиться к тому, что сейчас еще существует, но под охрану мы поставить не можем по недостаточности нашего богатства – просто не знаю. Оставить бы как есть, может, следующие поколения найдут возможность восстановить, отреставрировать? Да ведь тоже нельзя, не получится. Что-то придется и сносить, и новым застраивать. И это боль живая.
И вот тут я подхожу к «во-вторых», из-за которого эта статья и написана. Во-вторых, кроме вопроса экономического, возникает им же рожденный вопрос выбора, что же беречь мы должны, и это вопрос нравственный.
Потому что скорбь по всему, что оставлено нам историей и разрушается у нас на глазах – это нравственная позиция. И безразличие к этому – тоже позиция.
Я думаю, что те, кто в своих статьях осуждают наше не такое уж далекое прошлое за опустошение, внесенное в нашу историческую память, имеют благую цель. Цель эта состоит в том, чтобы пробудить в обществе изрядно поугасшее чувство уважения к историческим ценностям. Цель эта – чтобы не в единицах, а в массах возникало желание встать между реликвией и чугунным шаром, готовым на нее обрушиться. Или чтобы крановщик, управляющий этим чугунным орудием, заявил: сам не трону и других не подпущу. Или – чего проще – главный архитектор занял твердую защитительную позицию и не отступал ни под каким давлением. Или чтоб и давить было некому.
Но думаю, что таким путем этой цели не достигнуть. Думаю, что ни в малейшей степени не задевают эти статьи тех, в ком нравственное отношение к истории отсутствует, не выращено, не пробудилось в свое время. А доходят они до слуха того, кто и так чувствует боль и мучительно старается осмыслить свое отношение, свою роль, ответственность в этом процессе, то есть в ком формируется это самое нравственное начало. И корежат они, и ломают это бедное начало, и вгоняют в прокрустово ложе заданной схемы, освобождают от личной ответственности, перекладывая ее на ту же историю.
История, со всеми ее зигзагами и противоречиями, революциями и отступлениями – это все же единый поступательный процесс. И попытка перессорить между собой ее отдельные этапы уважения к истории не воспитывает, а вырабатывает помаленьку только нигилизм – исторический, да и нравственный, пожалуй.
Можно, конечно, читая, скажем, художественную или историческую литературу, острейшим образом пережить поражение российского флота в русско-японской войне. Можно как-то вычислить виновника поражения и с юношеской непосредственностью его возненавидеть. Но если на этом остановиться – это тупик. Зато, если, преодолев эту тупиковую ситуацию, юноша придет к выводу, что перед призывом в армию ему надо сдать нормы ГТО на золотой значок – именно на золотой! – это уже победа и шаг к будущим победам.
Не очень понятно, о чем я веду речь? Мы как бы хотим сказать всем: давайте беречь все то, что оставлено нам историей. А говорим не всем, а некоторым. И говорим совсем другое: давайте не будем жить так, как жили наши предшественники в тот период, когда эти реликвии были разрушены. И никаких уточнений. Не допускает принятая форма никаких уточнений, только общая горечь, и все тут. И тем самым создаем «разрыв времен» на другом месте, вымывая из него и плохое, и хорошее: и подвиги, и энтузиазм, и великие дела. Разве это уважение к истории? К собственной истории?
Нет уж, не надо защищать историю путем ее разрушения. Давайте лучше иметь в виду, что в самой-то истории, в ее течении разрушение – это тоже шаг созидательный. Дворцы, храмы, города, государства рушатся, а история при этом все равно строится. И не надо возложением вины на прошлое подменять нашу нынешнюю ответственность перед будущим.
Вдобавок, по моему мнению, попытка связать угасание нравственного отношения к истории с какими-либо событиями в прошлом вообще принципиально не верна. События, какие бы они ни были, только возбуждают это чувство. Чем крупнее события, тем острее необходимость определить свое отношение к ним. Я уж не хочу говорить о том, что непосредственные участники разрушительных событий тридцатых годов с высочайшей одухотворенностью отстояли свою страну от фашизма – в такой аргументации можно усмотреть и спекулятивный элемент.
Я о другом. О том, что «разрыв времен» все заметнее ощущается именно в наши дни. И связано это не только с недостаточностью ярких исторических событий – события могут освещать историю веками, а с прозаической миграцией населения, с многочисленными перемещениями, при которых теряются конкретные исторические ориентиры, исчезает предметность, вещественность истории, и даже семейные предания угасают, и даже мальчишки во дворах не обмениваются играми, потому что старшее поколение не успевает познакомиться с младшим.
Как в этих условиях определить свое отношение к тем двум березам, которые «при жизни никому нельзя отдать»? Для этого березы должны иметь конкретную биографию, их жизнь должна быть отпечатана в нашей судьбе.
Вот теперь я хочу вернуться к той формуле, которая мне представляется единственно верной: давайте бережно относиться к тому, что оставлено нам историей.
И мне кажется, что есть способ донести этот призыв по адресу, то есть ко всем. И у меня есть на этот счет вполне конкретное предложение. Я предлагаю ввести в наших школах курс «История родного края». Курс, по которому нет и никогда не будет учебников. Вернее, у каждой школы должен быть свой учебник с запасом совершенно белых страниц. Курс, по которому нельзя устроить экзамены, да, может быть, и вообще не надо ставить отметок. И который все же должен быть не факультативным, а обязательным, предусмотренным программой обучения. Потом я постараюсь объяснить, почему я так считаю.
А пока – о самом курсе. Он должен начинаться с истории школы. Когда построена, что здесь было раньше, когда и как перестраивалась, кто строил, сколько лет строилась. Дальше – кто работал и работает - о запоминающихся педагогах, вожатых, шефах, кто учился, кто после окончания школы стал хоть чем-нибудь замечательным человеком: передовиком производства, председателем колхоза, футболистом, Героем Советского Союза, секретарем райкома. Какие и когда в школе делались полезные и интересные дела, кто был инициатором.
Затем – история близлежащего микрорайона, более или менее подробно затрагивающая дома, в которых живут учащиеся школы, улицы, предприятия, опять же жизнь замечательных людей и события. И все обязательно с экскурсиями, наглядно, предметно.
Потом, само собой разумеется – история района, города, республики. Все это естественно перерастает в уже имеющийся курс истории СССР.
Мне кажется, что не следует смущаться тем, что глубина истории для различных школ будет неодинакова. Конечно, есть у нас школы близ Кремля или на Крещатике, а есть – в только что возникших поселках, которые и названия-то еще не имеют. Ну что ж, пусть в молодых школах более подробно рассмотрят свою коротенькую биографию. Это же самые истоки, это тоже интересно. Я думаю, будет не во вред, если учащийся новой школы, однажды придя домой, скажет: «Папа, а нам сегодня на уроке рассказывали, каких недоделок ты в школе наделал!»
И описываемые при этом события не обязательно должны иметь всемирно-историческое звучание. Разные должны быть события. И курьезные, и смешные, и трагические – какие уж были.
Суть же состоит в том, чтобы ребенок, подросток получил историческую основу того предметного мира, который постоянно находится перед его глазами. Тогда и последующие события в этом мире не будут выглядеть калейдоскопом, клочками сиюминутной действительности, а будут связываться историческими параллелями, восприниматься, как листья на древе, растущем из известных ему корней. И, приобретая уважение к истории на своей малой микрорайонной площади, ученик сможет представить и освоить предметность того громадного всемирного исторического материала, который поневоле может быть ему дан только в абстрактной форме.
Нельзя эмоционально относиться к абстракции. Бином Ньютона – не повод для нравственного раскрытия. И даже конкретный объект – памятник, здание, сооружение – превращается из абстрактно тождественного любому другому в самозначимый только с постижением его взаимосвязей, которые где ж найдешь, как не в истории?
Само собой разумеется, что для обеспечение курса школа должна постоянно вести архив истории родного края, собирая в него не только газетные вырезки, но и рассказы старожилов, письма бывших учеников, сообщения очевидцев, участников о каких-то конкретных делах… Начало такому архиву должно быть положено усилиями учителей, а дальше, я думаю, многое возьмут на себя ученики, да и родители в стороне не останутся. Из этого архива и будут черпаться материалы для учебного курса и, в какой-то мере, для исторических кружков. И обмен материалами должен быть налажен, и связь с музеями. Кружки и музеи у учеников такой школы будут пользоваться гораздо большей популярностью, чем у нынешних.
На мой взгляд, такой курс должен преподаваться в школе трижды. В начальных классах – очень выборочно, только интересное, запоминающееся. Затем в 4-5 классах, для того, чтобы с ним можно было связать изучение истории, сам исторический подход. И в старших классах уже более углубленно, в соотнесении с накопленными историческими знаниями. То есть предполагается, что в предметно документированной истории родного края ученик должен получить опыт, необходимый для постижения истории более общей. Вот поэтому курс должен быть основным, а не факультативным.
Если кому-то покажется, что я предлагаю непомерно большую работу, то мне думается, что гораздо большего объема работу наши школы проделывают сейчас, тщетно стараясь пробудить в учащихся нравственные исторические чувства и просто любовь к истории на абстрактном материале. Если же вход в историю будет построен на предметной и наглядной летописи родного края, то отношение учеников к историческим знаниям будет иным. Я не знаю, смогут ли они запоминать больше исторического материала, но зато усвоенное будет прямо способствовать формированию личности. И ради этого не грех потесниться привычным историческим дисциплинам.
Видимо, не помешал бы такой курс, пусть очень краткий, и студентам, даже в технических вузах. Если бы обществоведческие кафедры взялись за такую работу, я думаю, отдача тоже бы почувствовалась.
Вот в таком историческом образовании, как мне кажется, и лежит ответ на вопрос, как нам относиться к памятникам старины. Человек, с детства несущий в себе нравственный заряд конкретного восприятия истории, с искренним, а не напускным уважением относящийся ко всякому живущему во времени творению рук человеческих, только и способен решить, что сохранить, а от чего отказаться, следуя сегодняшним требованиям. И даже работая в новом для него регионе, с историей которого он не знаком, он сможет понять чувства аборигенов, будет знать, по крайней мере, что они существуют, эти чувства!
А то ведь и не догадываются о их существовании. Иначе некоторые происшествия объяснить совершенно невозможно. К примеру, стояло у нас в городе одно здание. Самара, хотя и старый город – 400 лет все-таки! – но изначально был деревянным, много раз горел. Так что реально существующие исторические памятники – это прошлый век, не ахти какая ценность. Вот и это здание, построенное в стиле «модерн» конца прошлого века, было довольно эклектичным по своим формам, правда, и заметным среди других из-за того же. Была в этом здании Куйбышевская филармония, а до революции театр «Олимп». И вот это здание снесли. Недавно, на границе семидесятых-восьмидесятых годов. Не из-за ветхости – ему бы еще стоять и стоять! – а потому, что не удовлетворяло современным нормам для помещений, где проводятся культурно-массовые мероприятия.
Сейчас на этом месте достраивается новое здание филармонии. По стилю намеренно уподобленное прежнему, но размерами побольше и техническим нормам удовлетворяющее.
На старой филармонии висела мраморная доска, удостоверяющая, что в этом здании 26 октября (7 ноября) 1917 года Валерианом Владимировичем Куйбышевым была провозглашена Советская власть в Самаре.
На новом здании тоже будет мемориальная доска. Что в ней-то будет написано?!
Вот я и думаю, чего нам всем сильно не хватает – это чувства предметности родной истории, чувства нравственного родства со всей ее непрерывностью. Поэтому я и решил обратиться со своими раздумьями и предложениями к людям компетентным и просто заинтересованным.
Copyright © Забастовки. Революция. Новости, политика. Партия Диктатуры Пролетариата. Все права защищены.
