Речь пойдет не о Лешке, а о его отце Алексее Борисовиче Разлацком, которого Кожин знал и по Грушинскому фестивалю, и как поэта, и как революционера, и так – по жизни. А познакомились они еще мальчишками. Боря Кожин только окончил 8 классов, Алик Разлацкий – соответственно 9. В числе сорока лучших учеников Куйбышева (это в древние времена так неприлично называлась Самара) они поехали по сталинским местам СССР. Дело было в далеком 1952 году.

Путь их лежал сначала в Москву, оттуда поездом в Сухуми, Батуми, Тбилиси, Гори – место рождения вождя, который тогда, кстати, был жив, потом опять в Тбилиси, Астрахань, а там по Волге – домой. С ребятами были четверо взрослых: три женщины-педагога и учитель труда, бывший фронтовик с двумя огромными деревянными чемоданами. Чемоданы предназначались для экзотических продуктов, которыми фронтовик намеревался затариться в дальних краях. Но для ребят они оказались может быть куда более полезными.

До Москвы-то они добрались нормально. Билеты были куплены заранее. А вот уже на Казанском вокзале начались перипетии с компостированием билетов. В очереди к кассам стояли тысячи человек. И эту очередь надо было выстоять. Никто не хотел и слышать о том, что это дети, а уж то, что отличники, да еще на экскурсию!.. Слово «экскурсия» приводила очередь в ярость, поэтому решили стоять смиренно и молча.

Стоять – это не совсем правильно. Очередь, за исключением плотной кучи у самых окошечек касс, лежала на полу огромного зала. Коллективу делегации было проще. Лежали только дежурные. Остальные к неудовольствию сопровождающих ребят педагогов шарахались по Москве. Именно в процессе этих прогулок выяснилось странное по тем временам отношение Алика Разлацкого к личности Сталина. Напрямую ничего такого не говорилось, но толковать на эту тему старались без Разлацкого.

В очереди лежали, а потом стояли и толкались почти сутки. Билеты до Сухуми взяли в общий вагон. С целью экономии денег. Теперь предстояла посадка. Почему-то билетов продавали раза в два больше числа посадочных мест. Давка при посадке была жуткая. Каждый рвался занять свое место первым. Все знали, что претендентов как минимум два. Вот тут-то и пригодились те самые огромные деревянные чемоданы учителя-фронтовика. Используя военную смекалку и собственные габариты, учитель первым оказывался у дверей вагона при посадке. Он делал вид, что неловко замешкался, когда входил в вагон и один из чемоданов оказывался застрявшим поперек двери. Фронтовик делал вид, что пытается его высвободить, а у него ничего не получается. Толпа, мягко выражаясь, неодобрительно гудела, но не пыталась физически воздействовать на ситуацию. Кулаки учителя были многозначительно велики, да еще военный китель, да ордена… Такой шутить не будет. А в это время ребята по одному ловко перескакивали через чемодан и занимали места. Чемоданную технологию посадки в поезда делегация отработала до совершенства.

До Сухуми добирались долго. Спали кто сидя, кто на третьей багажной полке. Алик с Борисом Кожиным часто стояти в тамбуре и говорили, откашливаясь от плотного табачного дыма. Тогда еще Разлацкий не курил. Это он в 50 лет садил сигареты одну за другой, так что на день брал шесть-семь пачек «Примы». Тогда еще все было по-другому. Тамбур располагал к разговорам, в которых все чаще мелькало такое понятие, как культ личности. Робко так мелькало, с оглядкой. Но с неосознанно дерзкой и светлой юношеской надеждой.

Алик Разлацкий с большой охотой отправился в поездку. Уж очень хотелось посмотреть мир. Только вот тема… По сталинским местам… Это ему никак не подходило. И он решил бастовать. Да так лихо у него это получалось!

- Приезжаем мы в Сухуми, - рассказывает Борис Кожин, - а нас отправляют на экскурсию в обезьянник. Знаменитый сухумский обезьянник. Надо сказать, что кроме обезьянника в Сухуми есть масса достойных мест и мы хотели бы посетить именно их, а тут такое дело… И вдруг Разлацкий говорит: «Объясните мне пожалуйста, какое отношение к личности Сталина имеет сухумский обезьянник?» Педагоги и экскурсовод от такого сопоставления едва не присели. Но ничего вразумительного сказать не смогли. Тогда Алик спрашивает: «Но ведь в самом Сухуми Иосиф Виссарионович бывал?» «Бывал! Бывал!» - радостно откликнулись взрослые. Победа была за нами. Короче говоря, желающие поехали в обезьянник посмотреть на своих пращуров, а мы с Аликом вдоволь нагулялись по набережной.

В Тбилиси Алика уже просто спросили куда бы он хотел пойти. Понятное дело, с городом мы познакомились самостоятельно. На Алика «положили глаз». Но самое интересное он устроил в Гори, на родине великого вождя всех времен и народов. Уже тогда это было не просто горное село. Это был мемориал. Или что-то вроде сегодняшних вычурных храмов от православия-ли, от ислама, какая разница…

Село небольшое, да и смотреть там кроме сталинских мест нечего. Некуда было деть неудобного отличника, поэтому педагоги с тревогой поглядывали на Алика. И не зря.

Нас привели в домик, где родился Сталин и говорят: «Вот это рукомойник… Это кровать… Это стол… стул… дверь…» Рассказывают, вобщем. Вдруг с лица Алика напрочь слетает скука и он заявляет: «Покажите мне место, где родился Сталин.» Ему говорят, что вот здесь, в этом доме и родился. «Нет», - говорит он. «Вы мне конкретное место покажите. Ведь мы приехали на место, где родился Сталин, не так ли?» «Так», - отвечают ему. «Вот вы и покажите мне это самое конкретное место, где он родился!» Дело дошло до того, что появились сотрудники НКВД и неизвестно чем бы кончилось дело, если бы не вмешался учитель-фронтовик. Как-то он там с ними договорился и сумел убедить Разлацкого, что место, где появился на свет кроха-Сталин, не столь важно для истории. Главное то, что он сделал.

С последним Алик быстро согласился. Так вот я и говорю, что только мне доподлинно известно с чего начинался Разлацкий. Повторить? Пожалуйста. Разлацкий начинался с сухумского обезьянника, в котором он никогда не был. Сталин может и был. А Разлацкому там делать нечего.

Борис Александрович еще раз взглянул на снимок лешкиной рожи и сказал, что вспомнил на кого тот еще похож, кроме отца. Как он находил элементы похожести в это жутком фото я не понимал. На всякий случай показал ему нормальную лешкину фотографию, где он сидит вместе со спасателями.

- Ну конечно! – воскликнул Кожин. – Это она! Я никогда не знал жены Алика. А года два назад подходит ко мне милая женщина и говорит: «Вы ведь Кожин?» Я как-то сразу согласился. «Почему же вы не приходите к нам на дни памяти Алексея Борисовича?» - спросила она меня, а я, надо признаться, ничего-то ей путного не ответил…